Воспоминания
читать дальше
Длительные периоды дождей, звенящие, ударяющиеся о различные поверхности дождевые капли сочиняют свою незатейливую мелодию.
Стоя на террасе, я задумчиво слушал дождь, мои мысли постепенно растеряли, четкий и прибранный вид, они смешались с воспоминаниями, показали мне образы моих грез.
Грезы и воспоминания – такие же мимолетные и стремительные - как полет ведьмы на метле, и тут же незаметно исчезающие, меркнущие, гаснущие.
Так испаряется по утру чистая росинка - слеза ангела, оставленная на сочной траве.
Помнится мне, или это мои грезы?
Нет, все же помнится, я когда то, носил туфли из тонкой телячьей кожи, они были истертыми и заношенными, а тонкая подошва позволяла чувствовать каждый округлый камень мостовой.
Лондон, 1649 г, тогда мне исполнилось 9 лет.
Раннее утро, из - за густой занавеси тумана уже в семи шагах ничего не было видно, но где то, уже совсем рядом доносились гулкие удары колокола.
Утренняя молитва, на утреннюю службу, и проповедь идти не хотелось, но такой возможности не представлялось, потому, я стоял здесь на дороге, и поджидал своего друга Бенжамена Гринфилда с соседнего дома, ведь после проповеди, мы собирались пойти, и испробовать на деле его арбалет, который мы смастерили сами.
После очередного удара колокола, я услышал приближающийся легкий топот. Появившись как из облаков, пробежала, звонко ударяя о землю каблучками – маленькая Вероника, пятилетняя дочь кондитера Вильяма Смита.
Еще чистенькая с утра, в кремовом изящном платьице, она казалась небесным созданием, этот чертенок Смитов, который всегда находил причину оживить общественность своими шалостями.
Девочка остановилась, и потянула в рот руку старинной еще Елизаветинской эпохи куклы.
Эту куклу она часто носила с собой.
Какой - то старый бродяга, пораженный щедростью Вероники, что отдала ему единственную монету, которой обладала, подарил ей эту куклу. Она разговаривала с ним с особым интересом, и хотя бродяга был пьян и его слова были зачастую грубы, какую - то тайну, откровение - она получила от него, какие - то важные для неё слова прозвучали в тот момент. Когда Вероника гордо принесла куклу в свой дом, отец хотел отнять подарок, и выбросить его, но Вероника так зарыдала, что мой отец мрачно заметил, глядя на неё,
– Вероника, ты наплакала на треть великого потопа, успокойся, никто твою куклу не отнимет! Вили, оставь ты её в покое! – посоветовал он своему другу.
Вильям пожал плечами, и беспомощно посмотрел на Веронику, она же приняв неприступный вид, дала понять, что кукла останется при ней в любом случае.
И так Вероника приобрела свой незаменимый аксессуар, без которого её никогда с тех пор и не видели.
Окликнув девочку, я заметил, как её зубки сверкнули мне в белоснежной улыбке, румяные щечки заблестели, и вся она стала похожа на свежую булочку, за ней едва поспешала её тоненькая, болезненная сестра Агата.
Одета девушка была очень тепло, даже на голове была осенняя шляпка – с большими полями, эти опущенные вниз поля просто поглощали её тонкое белое личико с нежными чертами, Агата поминутно поводила плечами от озноба, прятала руки в тепло муфточки, хотя на дворе стоял август, и было совсем не холодно.
- Вероника, - воззвала она с придыханием, ухватывая девочку за руку! Видимо пыталась догнать её еще в начале улицы, всю дорогу от их дома до церкви.
И тут она увидела меня, случайно задержавшего её сестренку.
Слабо улыбнувшись мне, Агата трепетно поцеловала меня в щеку, тонкие губы коснулись меня, на миг остудили мои пламенеющие от смущения ланита, её прерывистое тяжелое дыхание мне было так мучительно слышать, что я тихонечко сжал её прозрачные пальчики, пытаясь подавить в себе накипающие уже близкие слезы.
Агата не всегда была такой, еще год назад она была достаточно пышнотелой и розовенькой, громко смеялась и любила воскресные пикники.
Но, как говорит отец, её прокляла ведьма.
Я верю в проклятия, я даже видел, как изгоняли беса из одной заблудшей души.
Говорят, ведьмы не тонут, и в огне не горят, мы знали о них, и ничего не знали одновременно, нас пугали книжные гравюры, которые изображали страшные картины – на них изображались безобразные ведьмы, сидящие вокруг черного существа, голова которого была увенчана рогами. В корзинах стенались и плакали принесенные ведьмами невинные младенцы, которых они подносили рогатому в жертву.
Так же были героические картины расправляющегося с ведьмами священника, или же подвиги популярного в тот период времени, охотника за ведьмами – Метью Хопкинса.
Казней и наказаний ведьм - мы с приятелем Беном не видели никогда, хотя казни были публичны, и проходили на городской площади – нас детей, к таким зрелищам родители не допускали, мы лишь слышали, что говорили наши старшие, а они рассказывали нам – страшные подробности о силе ведовства.
Но в моей душе всегда в первую очередь холодом и болью звучало страшное слово – упыри.
О них я узнал два года назад.
Как то, гуляя по лесу, я увидел жуткую, и одновременно завораживающую картину. Спустившись с пригорка и углубившись в небольшой овражек, я увидел, как промелькнуло что - то светлое в тени деревьев, в три прыжка я подоспел туда и увидел лежащую на земле бездыханную девушку. Она лежала на спине, была до голубизны бледной, и губы её уже не были трепетны, они застыли, и приняли цвет черники. Её руки с тонкими запястьями были раскинуты в стороны, голова закинута, несколько приподнятый, изогнутый в спине торс, как будто она пыталась глубоко вздохнуть. Недалеко от тела девушки валялась шитая золотом атласная туфелька. По порванным рукавам платья было видно, что девушка бежала, платье порвалось встречными колкими ветками. Я осмелился приблизиться к ней.
Она была безупречна, застывшая в своей мертвой красоте, склонившись над ней, я увидел
глубокую рану на её шее.
Склонившись над ней, я коснулся кончиком пальца глубокой раны, почувствовал, что кровь уже холодна, даже местами запеклась.
Сознание и трезвый ум, которые, как будто отключились на мгновение, наконец, заставили меня опомниться и оценить ситуацию, вот тогда меня всего затрясло от страха.
Обезумевший и испуганный я даже не мог закричать, потом, опомнившись, я кинулся из леса в страхе, не замечая заросли шиповника, в коих ободрался на не шутку.
Выбравшись из оврага, я пересек поляну и тут же, в лесу я столкнулся с отцом, Виллиамом Смитом и с Робертом Гринфилдом отцом моего приятеля Бена!
Они были соратниками борьбе с ведьмами.
- Карлайл! – Отец остановил меня, и резко встряхнул! Это привело меня в чувство!
- Там женщина! Она мертва! – только и смог сказать я.
Вернувшись обратно вместе со взрослыми, я услышал примерно такой разговор!
- Она уже тут примерно со вчерашнего вечера! Мы думали, что со вчера нашли все жертвы но, как видите, число их пополняется! Упыри действуют не по одиночке, а целыми группами!
- Кто такие упыри? – Спросил я в ужасе, у меня перед глазами опять всплывали страшные образы с гравюр 16 века.
Но мне не ответили!
- Ступай к нам! – велел мне Вильям Смит! Ступай, Агата пекла сегодня ежевичные кексы!
Я шел с мутным взором, не разбирая дороги, и только природное чутье вывело меня к дому Смитов! Смиты были нашими соседями, их небольшой, но уютный дом высился среди яблоневых деревьев, и постоянно вокруг этого белого, классической постройки домика витал удивительный запах выпечки!
Вильям жил с двумя дочерьми, мать их умерла, когда Веронике было всего два года. Агата воспитывала сестренку с душевностью и терпеливой кротостью.
Агата увидела меня с балкона, куда она поспешила скрываясь от печного угара.
- Карлайл! Зайди к нам! – позвала она меня!
Выгребая из печи кочергой золу и угли, Агата чуть закашлялась, а потом, один за другим поставила в печь пекарскую дюжину хлебов, и закрыла заслонку!
Я всегда с интересом смотрел на это, как мне казалось, опасное действо.
Раскрасневшаяся Агата села напротив меня.
Увидев как я стремительно уминаю предложенные мне кексы Агата, заметила мое крайнее волнение и спросила – Что случилось, ты что - то хотел рассказать мне?
- Упыри! – мрачно пробормотал я!
Агата испуганно закрутила в руках влажный платок, который вытирала раскрасневшееся лицо.
- Вот беда то на нашу душу! Сам дьявол породил этих созданий!
Но тут громко заплакала Вероника, она обожгла руку о горячую дверцу печи!
Агата живо поднялась, она утешала сестренку, прикладывала к ожогу сырую, разрезанную пополам картофелину.
Обсуждали случившееся мы с приятелем Беном, сидя на крыше нашего с отцом дома.
Там, уже по сложившейся традиции был наш с Беном наблюдательный пункт – по левую сторону было видно хорошо несколько домов, ближайший к ним был дом Смитов. Дом был прямо перед нами, на этаж ниже нашего, потому хорошо была видна крыша.
Крыша была темно - синяя, с закругленными углами, двускатная, на такой не особо усидишь, то ли дело наша, тут было вполне удобно, и много места. За домом Смитов находился изящный дом и розарий миссис Беатрис Найтли, сын которой был очень набожный, и часто прислуживал в церкви, помогая моему отцу, он был на хорошем счету в глазах всей округи. Далее, за прекрасным садом Найтли находилась бакалейная лавка.
Если же смотреть на право, ближайшим был дом Гринфилдов, и так же высилось уже разрушенное в прошлом веке аббатство – от него остались только стены, и прорези высоких окон, а в конце улицы возвышалась протестантская церковь.
Мы часто играли в стенах разрушенного аббатства. Интересное создавалось впечатление, когда вечерами в эти оконные проемы пробивались оранжевые лучи садящегося солнца, я смотрел, как лицо Бена то как - будто загоралось - попадая под эти лучи, то меркло в густых падающих тенях.
Как раз, находясь там, мы твердо решили – пойти в лес, и выследить упырей!
Тогда мы с увлечением начали собирать оружие, и прятать там в этих стенах.
Оружие наше было скупо, если не считать наших миниатюрных кинжалов, которые мы нашли в сундуке моей покойной матери, и сделанных нами же луков и арбалетов там находились еще и осиновые колья которые мы подобрали на дороге.
Кроме клятвенной и близкой дружбы и обязывающего нас общего долга нас с Беном сближала наша тайная любовь к Агате!
Втихаря мы носили ей цветы, и нас совершенно не расстраивало, что она не догадывается от кого они! Когда сидя на крыше, мы видели, как сладко она прижимает к груди наш огромный веникообразный букет, наши сердца бились с жаром трепета голубиных крыльев! Как то мы, лежа на поляне, перепачкавшись чернилами и пыльцой одуванчиков мы писали ей письма, и не понимали, что обо всем - то она знает, но кротко и благодарно молчит – бережет нашу тайну.
- Ты когда - нибудь целовался? – с интересом спросил меня Бенжамин!
- Думаю да! – ответил я, вспоминая, как меня заставляли целовать Веронику, и кузину Энн.
Краем глаза я заметил как малышка Вероника, улучшив минутку, быстренько сорвала большую белую розу из розария миссис Найтли, и усмехнулся!
- Да нет! Кузины да маленькие дети – не в счет! – задумчиво помолчав, ответил наконец Бен, - А я вот целовал Джейн Белл!
- Джейн Белл? Эту вредную девчонку? Брр! – я представил, как Бен целуют эту задиристую и заносчивую Джейн, но решил, что тот просто не устоял от её ярких рыжих волос и веснушек.
- Веснушки то ей не слизнул? – коварно улыбаясь, спросил я!
Он насуплено хмыкнул.
- Они то, наверняка - из шоколадной крошки, которой посыпает торты наша милая Агата! – все еще веселился я, пока не схлопотал подзатыльник, щедро отданный мне рукой моего друга.
- Да ну тебя! – отмахнулся Бен с видом бывалого, и запустил с крыши сухую тополиную ветвь…
- Это что такое?!! – Раздалось снизу недовольное сипящее ворчание отца! Ветка, скинутая с крыши Беном, просвистела прямо перед носом моего отца, и упала прямо ему в ноги – Немедленно слезайте негодные мальчишки! Пороть вас надо!
Мы быстро скрывшись на чердаке, но не смогли избежать кары, тонкий и подвижный отец уже успел подняться по лестнице, и схватить нас за вихры!
Он тащил нас вниз по лестнице! Мы знали, что он поведет нас в церковь, поставит на колени перед большим крестом, и заставит молиться, обещая послушание и покорную кротость!
- Вы негодные грешники! – скрипел он!
Мы молча взирали то на отца, то на огромный крест висящий на стене.
Этот крест отец выстрагал сам, и только мы знали, сколько ругательств произнес наш праведник, когда ранился о свое творение, и сажал себе занозы.
В конечном итоге крест настолько был отшлифован, что просто казался отлитым из воска.
Насколько я помню голос отца – он никогда не кричал, просто не мог, от проповедей он всегда был охрипшим, и потому его голос хрипел, шелестел, шипел, но никогда, практически никогда - я не слышал его тембра. Хотя, говорят, отец прекрасно пел в юные годы.
Вспоминаются воскресные пикники!
Соседи собирались вместе, выходили все на поляну, включая стариков и детей.
Танцевали «джигу Косарей» и пели песни, в присутствие детей приличного содержания, но разойдясь под вечер, после принятия пива из больших железных кружек, они тут же оживлялись, песни тут же меняли содержание – чаще всего эти простые песни повествовали о возлюбленных, веселящихся на сеновалах, и потом собравших урожай совсем иного вида!
Мы с Беном улавливали каждое слово, и потом напевали их, находясь в стенах аббатства! Даже мой отец бывал на пикниках, там выглядел там совсем иначе. Его всегда аккуратно уложенные черные волосы были в беспорядке, а складочка на переносице разглаживалась, брови уже не имели того хищного изгиба который был им свойственен в период гнева или раздражения.
Мы бегали в запуски с соседскими мальчишками, и вместе с нами носилась эта невероятная рыжая как морковка Джейн Белл – дочка доктора!
Она была невозможна – криклива, капризна и плаксива, часто жаловалась родителям на наше мальчишеское невежество, но, я был достаточно искушен, что бы признать, что Джейн была красива. Я вздохнул опять услышав её визгливые интонации – никакая красота по моему мнению не может заменить доброго нрава. Конечно в тот же миг я бросил взгляд на Агату.
Агата в новом розовом платье - сидела в окружение соседских кавалеров.
Молодые люди увивались вокруг Агаты, мы с Беном строили им козни.
Они каждый раз удивлялись - кто же из-за угла успевал запустить в их щегольские костюмчики гнилым луком?
Но успокаивались, видя, как звонко смеется Агата, глаза юношей тут же наполнялись медом.
Я смотрел на них, вальяжно развалившихся на скошенной короткой траве.
Где они сейчас, часто думалось мне позже, когда Агата заболела, она уже не ходила на пикники, никто из них не навещал её!
И только мы с Бенжаменом остались её верными поклонниками, хотя, нет, совсем забыл про сутулого и носатого Эрни Найтли, он приносил ей книги, и вел наискучнейшие беседы, пару раз мы с Беном участвовали при этом, потом позевывая ушли во свояси.
Отец часто приводил этого Эрни мне в пример, в тот момент как его мать Беатрисс Найтли – светилась от гордости.
Он, по словам моего отца – был достойным и прекрасным, праведным сыном.
Он всегда ходил в церковь, был ревностным поборником ведьм, даже прочесывал вместе со взрослыми лес в их поисках.
Я же, частенько рисовал на него карикатуры прямо в библии, когда проповеди казались мне несколько скучными. Более прекрасной натуры - я не мог бы сыскать – большерукий, непропорционально сложенный, высокий и худой – Эрни воодушевленно слушал моего отца, ловил каждое его слово. Это потрясающее лицо было столь карикатурно, но столь и одухотворено, что мне это казалось весьма забавным.
Не могу сказать что я не любил Эрни, но восхищаться им я не мог, не находил для того причин, кроме того, восторженные отзывы о нем родителей вызывали в моей душе – нечто от противного, и потому карикатуры были выполнены с большим старанием и любовью к этому делу.
Слово за слово, а день нашего похода за упырями приближался, он планировался уже несколько дней.
Проблема была – втихаря исчезнуть из дома.
Мой отец спал очень чутко, и я боялся, как - бы он не выследил мой ночной побег.
Заранее припрятав мешок с нашим походным снаряжением мы с Беном должны были встретится в аббатстве в три часа ночи, когда все уже будут спать.
Бену было проще, его отец был глуховат, и спал всю ночь как убитый, их спальня с матерью находилась этажом выше, так что Бен мог спокойно выскользнуть из дома.
У меня же вопрос был в том, что отец находился со мной на одном этаже, он часто заглядывал в мою комнату, и напоминал о молитвах, но в этот день, с вечера я сказался больным, ушел рано спать. Отец к счастью не стал заглядывать в мою комнату.
Три часа ночи, пробираясь на цыпочках я просто не дышал – в комнате отца было темно, значит он спит, но вдруг бы он услышал мои шаги.
Я все же добрался до высокой, и как показалось в тот момент тяжелой двери, и тихонечко приоткрыл её, молясь, что - бы она не заскрипела.
Дверь тихонько скрипнула, я испуганно обернулся, отец, кажется, не услышал этого тонкого звука.
Выйдя в ночь, я вдохнул чистый воздух, пахнущий чем - то непонятным, но особенно приятно, когда я был совсем маленьким – говорил, что так пахнут звезды.
Пройдя до аббатства я увидел что Бен уже там, и кажется уже уснул дожидаясь меня.
Наскоро разбудив его, я забрал наш вещевой мешок, взвалил его на свое плечо.
- Обратно я понесу! – пообещал Бенжамин
Мы пересекли большое поле, перед тем как войти в лес, зажгли два просмоляных факела.
Пробираясь на угад, мы брели к тому злосчастному оврагу, держа на готове наши арбалеты, за поясом у нас были кинжалы и осиновые колья.
Мы храбрились и переглядывались, чем поддерживали друг друга.
Вдруг в кустах мы застали целующуюся парочку.
Молодой человек склонился к даме и прикрыл её лицо – значит, дама была не замужней или же как раз наоборот.
Брезгливо поморщившись, мы продолжили свой путь, даже не пытаясь оглядываться на этих полночных голубков.
И вдруг, когда мы вышли на поляну из тьмы деревьев, в глаза ударил свет, как будто мигом очутились рядом с большой люстрой.
На поляне горел костер, очень высокий, а вокруг костра сидело множество людей.
Мы не успели их разглядеть – глаза непривычно ломило от внезапного яркого света.
Понятно было одно – кто сидел вокруг костра, кто - то хаотично двигался – свершался какой – то ведовской обряд.
- Ведьмы! – произнес тихо, поблекшим голосом Бен.
Нас тут же схватили эти страшные люди в рубищах, в волосах их были цветы.
И тут я увидел такое, от чего невольно вскрикнул – навстречу мне шел рогатый сатана!
Кажется, я упал в обморок, очнулся от плача Бена, он метался с руках высокого человека, которого я принял за сатану, оказалось на нем была всего лишь маска.
- Они увидели нас! Их глаза не должны больше ничего видеть! – страшными голосами шептали ведьмы!
Я попытался вскочить, и рвануться в сторону Бена, но понял, что был связан!
- Выколоть им глаза! Выколоть! – неслось со всех сторон!
- Нет! – истошно кричал Бен, - Нет, нет, нет!!!
Я рвался из пут, и вторил ему! Это был конец!
Высокий мужчина «сатана» грубо схватив меня – перенес поближе к костру!
- Да это сын священника! – давайте распнем его на дереве! – радостно предложил он!
Ведьмы быстро поддержали его громким воодушевленным воем!
Я готовился к смерти.
- Прощай Бен! – кричал я ему, воздавая последние молитвы, и прося у бога помощи!
И тут в лесу, совсем рядом вдруг послышался выстрел.
Ведьмы среагировали как борзые на зайца, уронив нас с Беном на земь, они поспешно побежали в рассыпную.
Случилось чудо - на поляну вышел тонкий высокий человек, в котором я узнал до боли знакомые черты Эрни Найтли! Какими же прекрасными они показались мне в тот момент!
За ним появилась Агата! Всхлипывая, она развязывала Бена, поочередно целовала его в обе щеки!
- Господи, да что - же это такое делается? – повторяла она, склонившись к вцепившемуся от пережитого шока в её платье Бену.
Ко мне подошел Эрни, и ловко развязал меня!
- А ты молодец! – сказал он
- Спасибо тебе Эрни! - я обнял его, как только он меня развязал! – Ты самый храбрый, самый добрый! – с чувством произносил я слова благодарности!
Когда нас привели домой – собрались все соседи.
Эрни в кратце рассказал людям как все было! Отец строго посматривал на нас, но молчал, кажется, наказание нам не грозило.
- А что делала в столь поздний час в лесу моя дочь? – Спросил Вильям Смит
Все замолчали, и потупили взоры и тут Бен громко причитая, закричал.
- Карлайл, прости меня, Карлайл, это я проболтался Агате про наш план! – при этом он больно пнул меня под столом
- АААА! - Простонал я, и тут же нашелся, - Вот в чем дело! Это значит, вот так ты хранишь тайны?
- Да! – радостно и уверенно прозвучал голосок Агаты, - Бен рассказал мне про все, когда я заманила его на чай в обед! Я взволновалась, но пойти в лес одна не решилась, и попросила помощи у Эрни Найтли! – произнесла она, мы, конечно, заметили как ласково она произнесла его имя. В тот момент мое сердце тревожно екнуло – а не выдает ли себя Агата?
- Эрни Найтли – человек надежный! – сказал категорично мой отец, и все согласились с ним.
Эрни улыбнулся нам – в этой улыбке было столько искренней доброты, что мы поняли что он теперь будет на век нашим другом.
Вечером этого дня мы привели их с Агатой в наше убежище и все в подробностях рассказали, когда мы дошли в воспоминаниях о целующихся голубках все на секунду замолчали, потом весело рассмеялись.
- Мы собираемся сыграть свадьбу следующей весной! – сказала радостно Агата.
Эрни подтвердил её слова, осторожно коснувшись своими губами её руки.
- А вас, юные охотники – надо многому еще научить! – сказал он
И мы поняли, что приобрели в нем не только друга, но и наставника.
Сколько ушедших навсегда от меня лиц всплыло в моей памяти, нежное, щемящее чувство переполнило меня. Это пахнущее горьким соком одуванчиков с чистыми, как березовый сок слезами, с болью, с непониманием, с наказаниями, с раскаянием – хрупкое детство.